«Лицей есть лучшее украшение Одессы»

Второго сентября по старому стилю 1835 года в скромной и опрятной келье одного из парижских монастырей скончался 77-летний монах-иезуит, чья судьба была тесно связана с Россией и кто, несомненно, особенно дорог Одессе. «Любовь к отеческим гробам» заставляет нас сегодня вспомнить этого выдающегося человека, который с полным правом должен быть причтен к отцам нашего города, но который до сих пор оставался как бы на «втором плане». А ведь брошенные им в одесскую землю семена дали обильную жатву. И начатое им дело, — видоизменяясь, угасая и вновь расцветая, — продолжается и сегодня. И кто знает как сложилась бы судьба нашего города, если бы они так никогда и не встретились — градоначальник Одессы и генерал-губернатор Новороссийского края герцог Арман Эмманюэль дю Плесси Ришелье и духовный сын святого Игнатия Лойолы аббат Николь.

Доминик Карл Николь родился 4 апреля 1758 года по старому стилю близ Руана и с ранней молодости посвятил себя делу воспитания в коллегии св. Варвары. В начале Французской революции, отказавшись дать присягу новому гражданскому строю духовенства, он, в качестве воспитателя молодого графа Шуазель-Гуфье, оставил Францию и в 1793 году прибыл в Петербург. Слух о его необыкновенных способностях быстро распространился среди Петербургского общества, и с согласия графа Шуазеля в 1794 году Николь открыл в Петербурге училище для 6 мальчиков. Плата, вносимая за обучение, была очень высока: две тысячи рублей. Но родители на перебой искали возможности отдать своих детей на воспитание к аббату, так, что он принужден был расширить свое заведение. Самые лестные отзывы императрицы Марии Федоровны, Плещеева, Растопчина, не говоря уже о пламенной любви воспитанников, принадлежавших к лучшим семействам, показывает, как высоко ценили аббата в России. Интенсивная работа ослабила его здоровье и, передав свое дело аббату Макару, он уехал в Москву.

Однако, будучи человеком действия и обладая незаурядными организаторскими способностями, он не мог долго оставаться бездеятельным. В 1811 году он был назначен визитатором католических церквей и монастырей на Юге России, и к этому времени относится его дружба с герцогом Ришелье.

Посвятив всю свою жизнь делу воспитания юношества, Николь задумал создание престижного учебного заведения, на этот раз в Новороссии. В 1814 году он составил план воспитания для обоих Одесских Благородных институтов. Программа Благородного института была обширнее гимназической: в последних двух классах тут преподавались философия, законоведение, коммерчиские и военные науки.

В скорости аббат создает проект преобразования Благородного института и Коммерческой гимназии в Лицей. Во всеподданейшем донесении от 17 июля 1815 года графа Алексея Кирилловича Разумовского, бывшего тогда министром народного просвещения, говорится: «Известный из давних лет в столице аббе Николь, посвятивший себя с самого приезда в Россию воспитанию благородного юношества, для которого содержал здесь долгое время пансион, человек отличный как знаниями, так и нравственностью, по предписанию дюка де-Ришелье, сочинил и представил мне проект предлагаемого нового училища в Одессе». Сам Разумовский полагал, что «жалко было бы потерять случай весьма необыкновенный… ибо все устроение сего, можно сказать, единственного в роде своем воспитательного института никаких издержек от казны не требует».
2 мая 1817 года основан был Лицей по плану аббата Николя на следующие средства:
1) сбор в пользу Лицея по 24 копейки с каждой четверти пшеницы, отпускаемой за границу;
2) доход с аренды дюку де Ришелье в 3260 долларов;
3) 6500 р. из городских доходов
4) из казны 65000 р.;
5) плата за ученье.
Четыре члена в совете Лицея избирались из родителей и опекунов воспитанников.
На библиотеку Лицея герцог Ришелье (чье имя Лицей получил при Ланжероне) пожертвовал 13000 франков, а Николь свое годовое жалование. В составлении проекта Лицея аббат ориентировался на систему воспитания, разработанную отцами-иезуитами, принципы и методика которой были изложены в специальном школьном уставе «Ratio atque institutio studiorum Societatis Jesu», утвержденном Генеральным Предстоятелем ордена в 1599 году. Иезуитские школы делились на низшие — коллегии (с 7-летним сроком обучения) и высшие — семинарии (с 6-летним сроком обучения). По объему и характеру дававшегося в коллегиях образования они приближались к гимназиям, появившимся в эпоху Возрождения, а семинарии — к университетам того времени.

Иезуитские учебные заведения располагались, как правило, в хороших зданиях, в них строго соблюдались чистота и порядок, что, по воспоминаниям современников, характерно было также и для одесского Лицея. Большое внимание уделялось физическому развитию детей. Но главным было изучению языков, и прежде всего латыни. В двух старших классах коллегии водился особый предмет «эрудиция», который включал отрывочные сведения по географии, истории, археологии, природоведению. Начиная с XVIII столетия произошло расширение реального образования. Систематичными стали курс истории, географии, родного языка и других предметов. К началу XVIII века насчитывалось около 800 иезуитских учебных заведений, в том числе свыше 20 университетов.

В одесском Лицее воспитанники разделялись на пансионеров и вольноприходящих. Курс наук, преподаваемых в Лицее, был самый разнообразный: тут учили и грамматике русского, латинского, греческого, французского, итальянского и немецкого языков; тут читались словесность, риторика, география, статичтика, история, физика, математика, философия, военные науки, искусства, а в дополнительном классе — правоведение, политическая экономия и коммерческие науки.

Преподавание началось с 7 января 1818 года. Воспитанники стекались со всех сторон империи, включая северные столицы. Среди первых воспитанников Лицея встречаются имена князей Г. и Д. Волконских, графов Э. и А. Сен-При и Рошфора, кн. Четвертинского, Штакельберга, С. Д. Полторацкого, И. А. Пушкина и др.

Одно из наиболее ярких описаний первого года существования Лицея оставил направлявшийся в Италию через Одессу поэт Константин Николаевич Батюшков в письме от 3 августа 1818 года к Александру Ивановичу Тургеневу. Тургенев в александровское царствование возглавлял Департамент главного управления духовных дел иностранных исповеданий, находясь под началом кн. Александра Николаевича Голицына, обер-прокурора Синода и министра народного просвещения.

«В письме Вашем требуете Вы, чтобы я сказал мое мнение о Лицее. Скажу Вам по совести: Лицей есть лучшее украшение Одессы, точно так, как Одесса лучший город после столиц. Я видел детей в классах, за столом, видел их в спальнях, и не мог налюбоваться порядком, чистотою. В первый раз видел я детей учащихся по новой методе, под руководством молодого человека, недавно приехавшего из Парижа. Николь уверяет, что метода сия полезна. Но его собственная метода преподавания латинского языка удивительна. В шесть месяцев были сделаны успехи невероятные! Дети, до сего едва умевшие читать по-русски! Вообще метода преподавания языков, основанная на соракалетней опытности, должна быть совершенная. В вышних классах есть воспитанники отличные; но сии, по большей части, уже были подготовлены домашним воспитанием. Не стану хвалить Николя: Вы его знаете, я видел его мало, но смотрел на него с тем почтением, которое невольно вселяет, поседевший в добре и трудах… Я говорил с родственниками детей: все просвещенные и добрые люди относятся о нем с благодарностью… Все хвалили Лицей и благодарили за него правительство и Проведение, и для них, по переписке детей, успехи их были очевидны… Вы сами с удовольствием увидели бы детей степенных, говорящих по латыне, готовящих себя на пользу государства, здесь, в земле новой и едва вышедшей из пелен. Самое имя Ришелье, благодетеля сего края, приятно уху истинного патриота, и должно быть счастливым знаменованием для сего училища. Дай Бог, чтобы министерство просвещения поддержало лучшее свое произведение, и дало ему способы усовершенствоваться. Но произведение сие дышит аббатом. Надобно быть здесь, чтобы удостовериться в истинности моих слов. Без страсти и без предрассудка объявил Вам мое мнение, основанное на внутреннем убеждении, что Лицею надобно пожелать здравия и долгоденствия, для пользы и славы Вашего министерства».

Успехи педагога-монаха были отмечены не только восторженным поэтом и благодарными родителями. Император Александр I при посещении своем Одессы пожаловал Николю орден Анны 2-й степени, осыпанный алмазами.

Аббат был не только блестящим дидактиком, но и превосходным воспитателем. Воспитанники Лицея были очарованы этим шестидесятилетним старцем (а именно столько было ему в момент открытия Лицея), который всегда был жизнерадостен, полон сил и энергии. Он постоянно находился вместе со своими подопечными: жил с ними, с ними обедал, возле его спальни находилась их больница. В этом смысле он был противоположностью не только многим педагогам-современникам, но духовным лицам. Ведь именно в это время среди русского православного духовенства уже распространилась практика, позднее закрепленная в соответствующих циркулярах, согласно которой священники должны были как можно меньше бывать среди народа (не говоря уже о детях), лишь изредко являясь к нему «ако ангелы». Таким образом должен был поддерживаться авторитет духовного звания среди мирян. Аббат Николь зарабатывал этот авторитет своей образованностью, высокой нравственностью и личным обаянием.

Однако уже с момента основания Лицея у престарелого педагога возникли проблемы. Об этом упоминает, в частности, Батюшков в цитировавшемся уже письме: «Но аббат, слышу стороною, и судя по письму Вашему, имеет недоброжелателей. Не удивляюсь ни мало: добро даром не делается. Лицей имеет внутренних и внешних врагов. Но зато, в защиту, общественное мнение или по крайней мере доброе мнение, людей просвещенных».

Недоброжелателями аббата, о которых говорит Батюшков, явились противники католического духа. Уже в 1819 году члены правления ходатайствовали о том, чтобы в совете правления присутствовал православный законоучитель. Ходатайство было уважено, и членом был назначен архимандрит Феофил, в 1820 году выставивший против Николя следующие обвинения:
1) Он противился куратору Харьковского университета и не записался в члены Библейского общества.
2) Препятствовал архимандриту распространять это общество среди учеников Лицея.
Причины обвинений в адрес аббата и спровоцировавших их конфликта станут понятны, если мы обратимся к предшествующим всему этому событиям.
Харьковский университет хотел открыть в Одессе училище. С этой целью в Одессу был прислан ревизор, проф. Дегюров (Дюгуров), француз по происхождению. В период Французской революции он был секретарем Робьеспера и орудием терроризма во Франции. В Россию он явился с мечтами о воспитании молодого поколения русских в духе либерализма и вольномыслия. Появлением своим в Харькове Дюгуров был обязан графу Северину Потоцкому, попечителю Харьковского университета, который в то время с особым усердием заботился о вызове иностранных ученых для занятия профессорских кафедр в Харьковском университете и педагогов для устройства пансионов. С 1810 года Дюгуров отправляем был неоднократно визитатором для обозрения учебных заведений Харьковского округа.

В повседневной жизни Дюгуров был человеком сомнительных нравственных качеств, интригантом и приспособленцем. Вот его характеристика, данная Н. Лавровским, выпускником Санкт-Петербургского университета, который в эпоху царствования Николая Дюгуров некоторое время возглавлял: «Дюгуров приехал в Россию с желанием основать пансион для благородных девиц на либеральных началах. Впоследствии, в эпоху Магницкого и Аркачеева, Дюгуров писал и печатал о вреде либерального направления. Он сумел удержаться и при графе Уварове, хотя подавал на него доносы, о чем известно нам по бумагам покойного министра». Он был замешан в нескольких неприглядных историях еще в бытность свою в Харькове. Несколько раз ставилась под сомнение его способность к профессуре.

Понятно, что при встрече Дюгурова с Николем, монахом-иезуитом и монархистом, конфликт был неизбежен. Тем более, что конфликт этот был в интересах Потоцкого. При таком ходе дел Дюгуров сделал неблагоприятный отзыв о Лицее Николя, особенно в том отношении, что пренебрегается там русский язык и тратится много времени воспитанниками на изучение латыни, хотя сам Дюгуров так никогда и не выучил русского языка и всегда возил с собой переводчика.

Второе обвинение, выдвинутое против аббата, вменяло ему в вину нежелание вступить в Библейское общество. На первый взгляд такое поведение Николя кажется странным. Однако у него были основания поступить таким образом. Во первых, в ХIX веке в странах, где господствовало православие и католичество не было обычая повсеместно читать Библию. Во-вторых, распространялась она на русском (а не церковно-славянском) языке, что было огорчением и для многих православных. В- третьих, через Библейское общество Библию распространяли миряне, да к тому же еще и протестанты, что было непривычно как для католиков, так и для многих русских православных.

Но, думается, была еще одна причина, по которой старый монах воспротивился введению в Лицее Библейского общества. Причина эта кроется в атмосфере нездорового ажиотажа, сопутствовавшей его распространению. Коротко ее можно охарактеризовать так: заставь мужика креститься, он и лоб расшибет.

А вот как описывает распространение в России Библейского общества ученый, долгие годы изучавший его историю: «Во всех внезапно обнаружилась ревность к Слову Божию и стремление «просветить «сидящих во тьме смертной», как все стали теперь выражаться. Губернаторы начали говорить речи в собраниях своих губернских комитетов — совершенно похожие на проповеди, с текстами и церковно-славянским слогом; городничие и градские головы, капитан-исправники и становые пристава с успехом рапространяли Священное Писание и доносили о том по начальству в благочестивых письмах, переполненных текстами. Таким образом дело личного убеждения и добровольного выбора становилось исполнением приказа — и таких случаев было, конечно, множество. Такой порядок мог господствовать тем более, что пример подавали самые высшие инстанции: по епархиям, вследствие высших распоряжений, обязательно рассылались книги, для армии делались закупки по особым приказаниям. Пропаганда деятелей Библейского общества распространилась, наконец, на учебные заведения и на детей. В особенности это имело место с 1818-19 года, когда стал заявлять свою ревность к библейскому делу Магницкий. Известно, до каких невозможных крайностей довел он свое библейское усердие в подчиненных ему Казанском университете и округе. В Казанском университете Магницкий, не покупая почти книг для его библиотеки, приобрел однако на 10 000 рублей Библий и Новых Заветов; каждый студент обязан был иметь эти издания. Наконец, стали учреждаться формальные детские Библейские общества. Первым образчиком подобного общества было «Детское библейское общество», учредившееся в Одессе из воспитанников Ришельевского Лицея, и торжественно открытое 27 декабря 1818 года. А в начале 1921 года попечитель Харьковского университета З. Я. Карнеев, массон новиковской школы, устроил между студентами и учениками вверенного ему университета «сотоварищество», занятия которого были очень похожи на начальные розенкрейцерские работы старого времени».

Теперь мы видим, что, будучи обвиненным, старый монах-иезуит стал жертвой «иезуитских» методов своих недоброжелателей. (Если под «иезуитством» понимать лицемерие, двуличие и беспринципность, хотя с исторической точки зрения это столь же безосновательно, как и обвинение всех фарисеев времен Иисуса Христа в «фарисействе»). Николь оправдался, но в том же 1820 году он вынужден был покинуть Россию, поскольку 13 марта Александр I утвердил решение о высылке иезуитов из России и конфискации их имущества.

О том, что аббат Николь был воистину незаурядной личностью свидетельствует и тот факт, что, покинув Россию, уже 21 февраля следующего года он был назначен ректором Парижской Академии.

2 сентября 1835 года, 77 лет отроду, аббат Николь перешел в вечность.

Александр Доброер. Лицей есть лучшее украшение Одессы // Свет Евангелия” № 17 (168), 26 ап- реля 1998, с. 6.